Сейчас мне было плевать. Я посмотрела в глазок. Обычная картина, ничего нового.

Папа ответил сразу. Я редко ему звонила, так что он всякий раз радовался и старался тут же реагировать на вызов или вскоре перезванивал, если был занят и не смог ответить.

Сейчас он тоже был весел, спрашивал про учебу, про биологию.

Я испытала такое облегчение, что чуть не расплакалась. А вот он не плакал! Проклятый лифтовый голос соврал!

Паркетины проскрипели под чьими-то невидимыми ногами прямо рядом со мной. Я даже уловила дуновение на левой щеке, как если бы кто-то прошел мимо. По звукам, и только по ним, я могла отследить, как, скорее всего, человек неторопливо прошагал к выходу из комнаты.

Совершенно логично было бы предположить, что это рассыхается деревянный паркет. Но я отлично знаю, какой при этом бывает звук: обычный треск. Сто тысяч раз слышала.

Открылась и хлопнула дверь. При этом не шелохнувшись.

– Как же соседей стало слышно! – недовольно поджала губы бабушка, поднимая голову от книжки.

Ей это выражение лица совершенно не шло, она сразу становилась старше и как-то злее. Если я скажу ей, что это не соседи, то бабушка все равно не поверит.

К тому же она опять погрузилась в Барбару Картленд, отгородившись от действительности блондинкой в откровенном платье, которую обнимал черноволосый качок под видом очередного аристократа. Бабушка терпеть не может, когда я высмеиваю любовные романы, которые она читает. После того как мама устроила мне по этому поводу нагоняй, свое мнение об этих книжках я держу при себе.

Я молча, настороженно прислушиваясь, устроилась под балконной дверью в родительской комнате. И тут же вместе с палочками сети пикнул чат.

4uWi4ka4u не посчитала меня обманщицей или придурочной.

Чтобы не выглядеть тупой, я быстро поискала, что такое Лавкрафт. Думала, игра. Оказалось, писатель, родоначальник жанра ужастиков.

Честно говоря, я не особо много читала. Не любитель. Разве что по школьной программе, да и то потому, что мама заставляла меня летом по списку проходиться, хотя бы частично. У нас книгоманом была бабушка с этими ее любовными романами. Мама в молодости в библиотеке работала.

4uWi4ka4u определенно в некотором роде обскакала меня. Не знаю, сколько ей лет, но показалось, что младше меня.

Проковырять двери. Я невольно усмехнулась.

Не удержалась. Но 4uWi4ka4u не обиделась, прислала смеющийся смайлик.

– Настенька! – позвала меня из ванной мама, и я сразу сообразила, что этот ласковый тон не предвещает ничего хорошего. – Ты, когда на запотевшем зеркале рисуешь, стирай потом за собой. – Мама протянула мне губку.

Я непонимающе уставилась на мамину руку, потом пожала плечами:

– Я не рисовала ничего.

И только потом посмотрела на зеркало. На запотевшем стекле отчетливо проступали отпечатки двух маленьких человеческих рук. Детских ладошек. Будто какой-то ребенок опирался о зеркало.

– Это не я!

Мама хмыкнула и приставила свою руку к отпечатку.

– Насть, конечно, это могла быть я, или бабушка, или Люля. Мы же всегда так делаем.

Спорить было бесполезно. Разумеется, у меня самая маленькая ладонь из всех.

– И что ты там писала? Redrum?

Зря мама про Стивена Кинга вспомнила. Совсем не смешно.

Я молча взяла губку под мамино одобрительное: «Ну вот сразу бы так!» – дождалась, пока она выйдет из ванной, и только тогда почти уткнулась носом в зеркало, разглядывая вроде бы какие-то буквы и отпечатки на запотевшем стекле.

Точно, детские ладошки. Не мои. Явно не нарисованные, настоящие. Будто ребенок прижимался к зеркалу, забравшись на раковину. Сначала нарисовал каляки-маляки (или все-таки что-то написал, какие-то символы?), а потом приложился ладонями к зеркалу…

С этой или с той стороны? По спине пробежали мурашки. Зачем я об этом подумала?

Зеркало постепенно светлело, пар с его поверхности уходил. Буквы пропали первыми. Ладошки на стекле тоже начали терять четкие очертания. Я провела по зеркалу губкой раньше, чем отпечатки стали вновь обретать четкость.

Шуршит, шуршит… Совершенно не хотелось просыпаться среди ночи, когда самый крепкий сон и до утра, до подъема по будильнику еще спать и спать. Но это невыносимое, какое-то нервирующее шуршание заставило очнуться. Почему-то первым делом я посмотрела на ковер на стене. Пылесборник, как говорила мама. Мне и раньше в ковровых узорах мерещились мерзкие рожи, будто специально сотканные, чтобы давить на психику. Я даже помнила расположение каждой хари. В темноте они будто проступали еще четче. А если приглядеться, то вообще будто шевелились.

Я зажмурила глаза, силясь удержать ускользающий сон и не поддаться магии его ворсейшества, а сама невольно прислушивалась. Сначала показалось, что что-то копается на подоконнике. Не у соседей точно. Как надо шуршать, чтобы стало слышно на другом этаже!